только что прочла книгу Эльфриды Елинек "Пианистка", избранную мной первой для прочтения из десятка скачанных еще в Ростове книг, получивших в разное время Нобелевскую премию по литературе. избранную, очевидно, благодаря названию, хотя на деле музыки там сравнительно очень мало, и каждый островок текста, посвящённый сонатам Бетховена или "духу Шуберта" я почитала за оазис и жадно пила воду из этих родникового происхождения лужиц, по нескольку раз подходя к одной и той же, пока не утоляла свою жажду путем полного их иссушения.
другого, совсем не-музыки, в книге гораздо больше.
по сути она о больных, исковерканных душах - главным образом о трёх, но и сама Вена, где происходят и действие, и бездействие, которую я так кстати недавно увидела вживую, предстает мертвой проституткой, разлагающейся почему-то не полностью; должно быть, в особенно удачную ночь она отложила немного денег на золотые зубы и пару побрякушек, менее подверженные тлению, чем ее тело, ее истерзанный временем и клиентами рабочий инструмент.
душно и тяжело было читать эту книгу; виной тому не в последнюю очередь и жаркий южный климат, и мое внутреннее шаткое состояние, но, конечно, и сама она постаралась. похоже на ощущение от первой трети "Лолиты", до смерти Шарлотты Гейз, но гораздо больше - на ощущение от " Терезы Ракен". имя Золя стояло у меня перед глазами все 950 читалковых страниц, оно проглядывало между строк неустанно, хотя интерпретация идеи показать человека животным, инстинктами, а не душевными порывами, в осовремененном виде оказалась мне куда как более чужда, нежели в том, в каком она присутствовала у дражайшего Эмиля.
ни у него, ни у Елинек так и не получилось отключиться от душевной сферы полностью: ничего не поделать, она неразрывна с тем, что они описывают, неразрывна с человеком, слишком жива в самом авторе, чтобы быть исключенной из жизни его героев. но это была смелая и относительно успешная попытка; елинек, возможно, была даже успешней, чем ее предшественник-классик - времена нынче более раскованные, можно смелее обнажить то, на что Золя мог максимум четко указывать и что мог называть по имени, но не описывать до последних деталей.
с другой стороны, золя я люблю - больше за "творчество", чем за "терезу", впрочем, а у елинек других книг искать не стану, если, конечно, они у нее есть. а то вдруг она как рабле или там мариам петросян.
___
есть у меня мечта, неоднократно осмеянная со стороны, но которой я все равно не стыжусь - при всей ее популярности и наивности. детская мечта, живая до сих пор. я хочу написать книгу, не в стол, а доступную людям и ими прочитанную. не страшно, если и много после моей смерти - дар хуманитос, все дела
так вот, эта книга будет совсем не такой, как нобелевский труд фрау Эльфриды.
она будет светлой, эта книга. закрыв ее, читатель захочет жить, а не умереть. он улыбнётся, закрыв её, и, быть может, подарит кому-нибудь потом по случаю или без. книга, которую хочется подарить другу, большая редкость и большая ценность
это не будет великим философскими трудом или вообще чем-нибудь с претензией, это будет что-то мягкое и легкое, как пух.
может быть, кому-нибудь когда-нибудь понадобится чья-то рука, и, может статься, это будет моя рука, протянутая через время.
может быть, я смогу хоть кому-нибудь хоть немного помочь.
чего еще на самом-то деле может желать обыкновенный человек?