заходи за забор лубяной в сей соломенный мир
заходи с факелком. заходи, погадаем невтонов бином
у меня можжевельник и мирт
по добру
если нет - силком
расскажи мне какой-никакой, пересказанный в тысячу уст обобщенный мотив
как вселенский большой беспокой завертел колесо искусств
вдохновением окатив
постреляем из пугача по сорокам и воробьям
посчитаем, чей больше счёт
за какой-нибудь год одичал, не купил ничего из тряпья
не задумывался ни о чём
безразмерный зефир на чалме в утлом челне
на точеную грудь скалы гнут валы
заливает и бар, и чиллаут
соль в глаза
и назойлив мой ангел-пчела, весь в слезах
и рубиновый глаз маяка замелькал
слишком поздно, не выгнуть киль
на венки
разойдутся луга-сады
для меня - соберите скупой резеды
грудь в ремнях
тяжёлый полет предмета над свалкой других предметов
снаряд, бумеранг, комета, след огненно-фиолетов
полет головы над телом, богатая диадема, толпа головой вертела
был демос, стал - демон
полет на крыле из стали, дрожащем от силы встречных потоков
винты устали держать воедино -
трещина
перестает подтверждаться постулат
гроб в функции стола
в скорби больничных палат космос рукой расстилал
мы населяем ангар площадью в целый га
тонем в дыме свинцовых сигар
бог в уста наши смысл влагал
разговариваем в темноте, вспоминая труды и дни
кто когда от чего фанател и безумные ветви родни
и эпическим был размах, как судьба растворялась вовне
в общем деле, в чужих умах
в коллективной большой возне
как строительный материал в перекрестье осей и стропил
разум ориентир терял
механизм в темноту вопил
дух ощеривается ежом, напряжен
так раскручивается спираль, распира-
ет грудину пар
стон котла.
положите его в амбар,
ум дотла
лишь поскрипывает петля
на двери поедают клопы и тля словари
за окно взглянуть, упасть
на кровать
и зевать, зевать во всю пасть
пить и рвать
наваляется в голове снежный ком
бог зовет нас назад в катаком...
зовёт нас назад в катаком...
вот у тени появляется лицо и фактура самого меня, обращенного на 7 тире 12 лет назад
обращенного далай-ламой тензином гьяцо
миллиардом людей
отражение менялось так часто, что возникал азарт
тень огромным размытым пятном тяжелела, тянула к земле
непосильно. мешало идти. обретала колодезную глубь и дно
и колодец ее не мелел.
котлован ни с кем не шутил
и воронкой затягивал пыль, и объекты потяжелей
хохотал обобщенным лицом
эмулировал яростный пыл
не растрачивал силу, жалел
вот стучал о пол: цок-цок-цок-цок...
ангелок, вкусив, почернел, как подгнивший банан
отслужил пару лет в чечне, черной точкой сиял буран
жил в убежище горбуна в искривленной его норе
снился шуточный трибунал и коллегия в канаре-
ечных фраках
затем фуршет. над едою полет рукавов
пляс в шампанском хмельном кураже
не-узнание никого
шёл наощупь, кричал в туман в мире, созданном из пвх
шел наверх, получал тумак, но стремился пройти по верхам
фосфоресцирующий глаз, гипнотический светофор
направляет движение масс на конвейер завода форд
сделай шаг, за которым бред заявляет свои права
парикмахерский табурет. будет стрижена голова
будет выдан костюм юнца, маски радости и тоски
и ужимки молодого самца - жесты вычурны и резки
мы сидим за игрой в лото, и поля из картона пусты
в пересохшее горло глоток минералки; и взор остыл
будь герой - одиссей, моисей, путешественник божьих воль
но для этого спать во все и на вид - перекатная голь
будь героем кинжала, ножа, порази обывательский ум
пусть рассудка уже не жаль - будет ярче души триумф
когда все обернется иным, средство не оправдает цель
и окажется, лишь со спины видел мир, а лицо - в конце
когда поступь не обернуть, когда слух уже громче дел
проявляется мира суть, и означивается предел
солнце зажато в ребрах, грудь поджимает обруч
среди хозяев добрых пережидали полночь
пережидали зиму, вмиг приросшую к году
дни становились резиной неторопливым в угоду
бог означал чудесный мира порядок
через калейдоскоп повсеместных частностей
вот качели, скрипнувшие под весом севшего
ветер гонит полем дрожащий месяц
видимость - что на ладони
всюду увидишь живность, ломится стол обедом. все в пасторальном режиме, минуя хозяев бедных
вместо колокола болталась урна
изобильнейшим рогом испрямляла мусор
становилась планета наподобие сатурна
в этиленовом обруче с каркасом китового уса
ниспровергались тезы и антитезы
я обернулся за точкою невозврата, внешне казался измучен давно, истерзан
подключён к кислородному аппарату
шел проспектом, за спиною болтались баллоны вспомогательного вещества
ибо нельзя иначе. мускулистый, как новый сталлоне,
расширяться в пространство начал, повторял все заветные строки,
выжил благодаря которым
прогорали последние сроки
бытия; дымились конторы
от земли прочертил маляр до небес перпендикуляр
от земли прочертил за предел, не везде дотянулся - дальше хотел
вроде кто-то кого-то призвал
если мысль была трезва
вроде видел ориентир в коридоре контор и квартир
маленький маячок и звук
и мелькает шеврон эсвэу
и лицо, слепленное из тысячи лиц, коих жар остыл
что-то двигал из точки в точку от слова
носил пальто, петли крупные ходил, мерцал
пиксельные зерцал
заполняя любой объем
помещения, мы вдвоём много меньше, чем он один
дрессировщик с кнутом ходил
с низкого старта - в тартар
призрак сидел за партой.
бог разумелся как автор мира и твари парной
озеро заварилось крепкой листве дубовой
жил, отбывал повинность
жаждал судьбы любого прочего человека, лишь бы чуть-чуть другое, что-то себе кумекал
воображал изгоем
глас становился грузом на обетованной таможне
слышался райских музык шум, а узреть - не может
было горько, но будет горше. что без смысла, всамделе - Роршах
всё, что видится лишь как пятна
только наперво непонятно
там сокрыты знак и фигура
призрак в шапочке чёрно-бурой, мой бесплотный, но тяжкий спутник
отпусти меня в скуку будней
пятидневный рабочий график
скорой помощи белый рафик
милицейский уазик с будкой
где архангел с его побудкой? где рука, что нас всех прикончит?
пустит свору беззубых гончих
мы и в печь заберёмся сами за посмертными чудесами
мы и в печь заберёмся сами за посмертными чудесами